|
Полина Брюэр |
За пару лет до знакомства с Виардо, у Тургенева в Спасском случился «роман» с нанятой его матушкой миловидной белошвейкой Авдотьей Ермолаевной Ивановой.
После того как романтически настроенный Иван выказал желание взять её в жёны, Варвара Петровна пригрозила сыну лишением наследства, как она уже сделала это с его старшим братом Николаем, женившимся без родительского благословления на камеристке, и отослала Aвдотью в Москву, к её родителям. Tам Иванова поселилась на съёмной квартире, где и появилась на свет девочка, Пелагея. Дочь Тургенева родилась в 1842 году.
Через год своевольная барыня забрала ребёнка к себе, а Aвдотье было назначено приличное содержание, которое позволило удачно выйти замуж и не вспоминать больше о дочери. Примечательно, что всё это Варвара Петровна проделала, не удосужившись поставить в известность сына.
Незаконнорожденную внучку барыня не баловала, определив её место подле крепостных.
Говорят, она любила похвастаться перед гостями «шалостью» сына. Мол, посмотрите, на кого она похожа? Лицом бедная девочка была «вылитый Тургенев».
Лишь восемь лет спустя Варвара Петровна посчитала уместным «предъявить» Пелагею сыну. Одна из приживалок Лутовиновой, Олимпиада Васильевна Аргамакова, в своих мемуарах описывает этот эпизод так:
«Она [Варвара Петровна. – Прим. автора] вызвала Ивана Сергеевича из-за границы и при свидании, протягивая одну руку для поцелуя, а другою указывая на девочку, букою высматривавшею из-под стола стенного зеркала, спросила:
– Это твоя?!
После секундного размышления Иван Сергеевич отвечал:
– Если родная мать говорит мне, что моя – значит моя».
Приняв существование своей дочери как факт, Тургенев, морально абсолютно не готовый к отцовству, с одним из извечных русских вопросов – «Что делать?» – обратился к Виардо.
«Глядя на это бедное маленькое создание <…>, я почувствовал свои обязанности по отношению к ней, – писал Иван Сергеевич в июле 1850 года, – и я их выполню – она никогда не узнает нищеты, я устрою её жизнь, как можно лучше…».
А дальше начинается:
«Скажите, что Вы обо всем этом думаете и что я должен сделать – я собираюсь отдать её в монастырь, где она останется до 12 лет – там и начнут её воспитание, Мне хотелось бы, чтоб Вы дали мне совет – я буду так счастлив ему последовать». <…>
«Дайте мне совет – всё, что исходит от Вас, исполнено такой доброты и такой искренности. Следует ли мне взять её с собой в Петербург?» <…>
«Итак, не правда ли, я могу рассчитывать на добрый совет, которому слепо последую, говорю вам заранее, Я верю, что полюблю эту бедную девочку, хотя бы уже потому, что, как мне кажется, Вы ею заинтересуетесь». <…>
«…её положение здесь, конечно, отвратительно. Из неё делают нечто вроде прислуги <…>. Я желаю, чтобы она была свободной, и она ею будет. <…> Не забывайте, что я серьёзно, и очень серьёзно рассчитываю на Ваши советы, позвольте сказать – на Ваши приказания. Мне сладостно произносить это слово, применяя его к Вам, и я буду счастлив вам повиноваться. Итак, милостивая государыня, решайте, я жду».
Что это, если не припудренная комплиментами и обильно сдобренная шантажом просьба к Полине взять ответственность за судьбу Пелагеи на себя?
|
Полина Брюэр |
.jpg)
В ответном письме сердобольная мадам Виардо, верно «расшифровав» прозрачные намёки, предложила Тургеневу перевезти девочку в Париж и воспитывать вместе со своими дочерьми. Писатель с радостью согласился.
В 1850 году восьмилетняя Пелагея навсегда оставила Россию, поселилась у Виардо и прожила в этом семействе в качестве воспитанницы (фактически – приёмной дочери Луи и Полины) семь лет – вплоть до 1857 года, когда Тургенев вынужден был отдать девицу для дальнейшего обучения и воспитания во французский пансион. (Отношения между Полинеттой – так на европейский лад перелицевали русское имя «Пелагея» – и Полиной Виардо, а также её старшей дочерью Луизой с самого начала сложились довольно напряжённые.
В январе 1859 года Тургенев писал дочери: «Я прочел с огорчением, что ты рассердила г-жу Виардо, – она была столь добра к тебе, что ты обязана быть послушной и покорной ей во всем. Решительно, ты немного чересчур обидчива и подозрительна».)
В этом же письме Иван Сергеевич заверял, что «…мы увидимся, бог даст, в мае месяце, и будем жить вместе начиная с октября, по возвращении из Куртавнеля. Прошу тебя хорошенько работать в этот последний год твоего пребывания в пансионе, чтобы тебя осыпали наградами в торжественный день их раздачи».
Своё обещание Тургенев выполнил не вполне. Той осенью он как никогда надолго задержался в Спасском-Лутовинове (работал над романом «Накануне»); Полинетта же, благополучно окончив пансион, вынуждена была дожидаться отца в Куртавнеле, в замке семейства Виардо, в не слишком приятной ей компании.
Впрочем, девицу нельзя было назвать образчиком позитивного отношения к окружающим. О том, что в итоге из Пелагеи выросло, свидетельствуют строки из письма Ивана Сергеевича, отправленного дочери из Спасского 10 (22) ноября 1859 года:
«Я должен сказать тебе откровенно, что был не очень доволен тобой во время последнего моего пребывания во Франции. Я открыл в тебе несколько довольно серьёзных недостатков, которые не проявлялись столь сильно год тому назад. Ты обидчива, тщеславна, упряма и скрытна. Ты не любишь, чтобы тебе говорили правду, и легко отворачиваешься от тех людей, кого должна была бы особенно любить, как только эти люди перестают тебя баловать. Ты ревнива: неужели ты думаешь, что я не сумел понять, почему ты старалась избегать быть вместе со мной в последние дни моего пребывания в Куртавнеле? – С того момента, как ты заметила, что я занимаюсь не одной тобой, я больше тебя не видел: ты исчезла. Ты недоверчива; сколько раз ты отказывалась довести до конца объяснение, которое сама начинала? – Ты любишь общаться только с людьми, которых считаешь ниже себя; твое самолюбие становится похожим на дикость, и если так будет продолжаться, твой ум, не общаясь с другими, более высокими, умами, не разовьется. Ты обидчива даже по отношению ко мне, никогда не сделавшему ничего такого, что могло бы тебя обидеть; считаешь ли ты, что поступаешь как хорошая дочь, когда ты ни разу не написала мне в течение двух месяцев, с тех пор, как мы расстались?».
А вот фрагмент письма Тургенева одной близкой парижской знакомой, датированного 21 сентября (3 октября) 1860 года:
«Я хочу пояснить Вам, почему именно между моей дочерью и мною мало общего: она не любит ни музыки, ни поэзии, ни природы – ни собак, – а я только это и люблю. С этой точки зрения мне и тяжело жить во Франции - где поэзия мелка и мизерна, природа положительно некрасива, музыка сбивается на водевиль или каламбур – а охота отвратительна. Собственно для моей дочери это всё очень хорошо – и она заменяет недостающее ей другими, более положительными и полезными качествами; но для меня она – между нами – тот же Инсаров. Я ее уважаю, а этого мало».
Обещанное Полинетте «воссоединение» в Париже случилось лишь в октябре 1860 года. 30 сентября (12 октября) Иван Сергеевич пишет своему другу Анненкову:
«Я нанял квартиру в Rue de Rivoli, 210, и поселился там с моей дочкой и прекраснейшей англичанкой-старушкой [речь идет о гувернантке Полины Тургеневой Марии Иннис. – Прим. автора], которую бог помог мне найти».
Итак, коммунально-бытовые вопросы, вроде бы, решены; Полинетта под присмотром бонны живёт с папенькой в Париже. НО! Тургенев вовсе не планирует посвящать всего себя приглядом за дочерью. Он на пике творческих сил, он уже морально готов следовать за семейством Виардо по Европе. И он отправляет 18-летнюю дочь коловращаться в парижский салонный истеблишмент, в надежде, что в этих кругах Полинетта найдёт жениха.
Замужество Пелагеи (к своим восемнадцати годам окончательно превратившейся в Полинетту, то есть «офранцузившейся»), вероятно, виделось Ивану Сергеевичу наилучшим для неё (и для себя!) вариантом «обустройства судьбы» дочери. При этом довольно нелюдимая, то есть не тяготеющая к светской жизни барышня, живущая к тому же под присмотром «няньки», имела минимум шансов познакомиться с потенциальным женихом без чьей-то протекции.
Тургеневу свойственно было подключать к заботам о своей дочери надёжных, по его мнению, людей. После окончания ею пансионата, Иван Сергеевич «приблизил» Полинетту к своей доброй парижской знакомой Валентине Делессер.
|
Валентина Делессер |
Вот что писал этой женщине Тургенев в июле 1863 года, в первое же лето своего пребывания в Баден-Бадене:
«Моя дочь просит меня передать Вам тысячу нежностей: она от Вас просто без ума. Это вполне естественно – Вы были к ней так добры».
А вот строки из послания Тургенева к мадам Делессер – из Баден-Бадена в Париж, – датированное 11 декабря 1863 года:
«<…> Что касается Полинетты – то Вам известно её положение: нужно иметь в виду, что, кроме меня, у неё нет ни родных, ни семьи, если же говорить о приданом – я даю её сто тысяч франков немедленно и пятьдесят тысяч в течение двух первых лет. Нет нужды говорить Вам, сколь счастлив я был бы, если бы муж Полинетты был выбран или рекомендован именно Вами, и какой бы это было гарантией; я могу лишь повторить, что глубокая признательность прибавилась бы к той искренней и почтительной привязанности, которую я к Вам питаю».
Судя по всему, мадам Делессер берётся за выполнение возложенной на неё миссии (говоря простым языком – сводничество) со всем возможным усердием. Только в течение 1864 года Полинеттой отвергнуты минимум двое предложенных сердобольной приятельницей отца кандидатов в женихи.
(Из письма Тургенева дочери от 4/16 февраля
«<…> Что касается военного, о котором тебе говорила г-жа Делессер, я полагаю, что ты была права в своём отвращении».
Из письма Тургенева дочери от 15 марта
«<…>…я никогда бы не настаивал, если бы вместо того, чтобы говорить о положении г-на П. [ине], ты просто сказала бы, что он тебе не нравится. <…> Вот ещё один павший претендент».)
И, наконец, в конце 1864 года в качестве претендента на руку Полинетты появляется некто Гастон Брюэр, управляющий стекольной фабрикой в Ружмоне – небольшом городке в Бургундии, в
19 декабря 1864 года Тургенев пишет из Баден-Бадена в Париж Валентине Делессер:
«<…> Нет необходимости говорить, сколь я тронут Вашим добрым отношением к Полине – и как глубоко я Вам благодарен. Лицо, о котором Вы мне пишете [речь идёт именно о Гастоне Брюэре], кажется мне вполне подходящим – и поскольку эта рекомендация исходит от Вас, она для меня не только гарантия, но и большая радость. <…>
Если первое впечатление сохранится, и установится взаимная симпатия – ну, что же, дело может устроиться – и, повторяю, мне будет очень приятно чувствовать в нём Вашу руку».
Через три дня (22 декабря) Иван Сергеевич отвечает на письмо дочери:
«Дорогая Полинетта, твоё письмо доставило мне очень большую радость. Оно предвещает событие, которого я должен был, естественно, желать, но которое редко совершается в столь благоприятных условиях и с такими гарантиями счастья. Если, как ты говоришь, это появился "right one" (англ. – «именно он»), надо предже всего поблагодарить за это бога – а затем дорогую и замечательную г-жу Делессер, которая проявила к тебе заботливость матери».
Дальнейшие события разворачивались довольно стремительно. Без промедлений принято было решение о предстоящей свадьбе. Затем – для скрепления брака церковным союзом – Полинетта приняла католичество. И уже 13 (25) февраля 1865 года состоялась её свадьба.
Гастон Брюэр получил обещанное приданное (хотя часть отложенных на него денег Тургенев успел вложить в постройку своего баденского дома, и перед свадьбой недостающую сумму пришлось одалживать у семейства Виардо), молодые начали жить вместе.
Но – увы! – упомянутое Тургеневым «счастье» гарантийных своих обязательств не выполнило. С самого начало в семейной жизни Полинетты всё пошло наперекосяк. Не сложились отношения со свекровью. Прежде чем в 1872 Полина родила дочь Жанну, у неё случилось несколько выкидышей. Вероятно, их причиной стала патологическая ревность к супругу, побуждавшая новоиспечённую мадам Брюэр следовать за ним во всех его деловых поездках.
Вот, например, что писал ей Тургенев 8 апреля 1868 года:
«Нет сомнений, что в неудачах на фабрике за первые два года твоего замужества виноваты вы оба, а ты особенно. Эти бесполезные поездки, твоя вечная боязнь оставаться одной – из-за которой ты постоянно удерживаешь мужа подле себя – и вследствие этого потеря многих клиентов – вот в чём было зло. Твои заботы о запирании дверей, о засовах вызывали у меня улыбку – как род мании; но это хуже, чем мания или причуда, – это огорчительный симптом такого расположения духа, от которого нужно решительно избавиться. [Поведение Полинетты очень похоже на проявления обсессивно-компульсивного расстройства (ОКР, невроз навязчивых состояний) – Прим. автора] Я не сомневаюсь, что важные и естественные заботы материнства вытеснят все эти глупости, которые намного опаснее, чем можно предположить. Отсутствие дела заставляет тебя ощущать пустоту твоей жизни; эту пустоту ты хочешь заполнить присутствием мужа – и парализуешь его активность; затем, ты позволяешь себе предаваться страхам, достойным какой-нибудь старой девы. Всё это нехорошо, и для этого нет никаких оснований».
К концу
В 1875 году у Полинетты и Гастона родился сын Жорж-Альбер, но и это не укрепило семью.
 |
С годами дела на фабрике Брюэра шли всё хуже.
В итоге же…
13 (25) февраля 1882 года Тургенев писал Анненкову:
«Он [Гастон. – Прим. автора] умудрился пустить на ветер даже те деньги, которые я полагал упрочить за моими внуками, стал пьянствовать, грозить то себя убить, то её — и теперь я ежедневно ожидаю, что она прибежит сюда со своими детьми, я должен буду её прятать и немедленно завести процесс de séparation de corps et de biens (Фр. — «о раздельном проживании и разделении имущества») <...> и так как надо опять обзавестись деньгами — продал своего любимого Руссо, продаю лошадь, кареты и т. д.».
Опасения отца и деда не оправдались. Полина Брюэр не «прибежала» с внуками к нему, а в марте 1882 года тайно — вместе с детьми — бежала от мужа в Швейцарию.
В своей не слишком деятельной любви к дочери и внукам Тургенев и в этой ситуации остался верен себе: поддерживал «беженцев» материально – выплачивал «пенсион» в размере 400 франков в месяц, вёл переписку, но ни разу не навестил. Не удосужился он и пересмотреть и свои завещания, согласно которым и российские поместья, и буживальский дом безраздельно отходили Полине Виардо.
Утром 29 марта 1883 года – за полгода до смерти – Иван Сергеевич надиктовал русскому послу в Париже Андрею Карцеву очередное и последнее завещание, лишив тем самым Полинетт возможности унаследовать хоть что-то:
«Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Будучи в здравом уме и твердой памяти, я, нижеподписавшийся, коллежский секретарь Иван Сергеевич Тургенев, на случай моей смерти завещаю все авторские права и литературную собственность на сочинения мои, как изданные, так и неизданные, а равно еще должные мне по контракту книгопродавцем- издателем Иваном Ильичем Глазуновым двадцать тысяч рублей, — всецело французской подданной Полине Виардо-Гарсиа. Писано со слов моих и по личной моей просьбе в квартире моей в Париже, улице Дуэ, № 50».
В итоге, «мадам Брюэр» не получила ни от отца, ни от певицы ни копейки. Пыталась судиться, но суд проиграла, и осталась с двумя маленькими детьми без средств к существованию. Она вернулась в Париж, благо непутёвый муженёк дал развод, скрываться от него более не приходилось. В Париже Полинетт едва сводила концы с концами, зарабатывая на жизнь уроками музыки. Во второй раз замуж она не вышла.
Дочь Тургенева скончалась от рака в 1918 году, ей было 76 лет.
Там же, в Париже, в 1924 году умер, не оставив наследников, внук Тургенева Жорж (49 лет).
Внучка Ивана Сергеевича Жанна Брюэр-Тургенева так и не вышла замуж; жила, зарабатывая на жизнь частными уроками, так как свободно владела пятью европейскими языками (русского не знала вовсе). Умерла в 1952 году в возрасте 80 лет (её сбил грузовик!), а с ней оборвалась и родовая ветвь Тургеневых по линии Ивана Сергеевича.
Наш земляк, русский прозаик и драматург Борис Константинович Зайцев (1881-1972), известный также как один из биографов Тургенева, подвёл итог жизни внучки писателя такими строками:
«Она закончила собой нерадостную линию тургеневского потомства, в самом корне которого лежало нечто неправильное и горькое…»
