ОТНОШЕНИЯ ТУРГЕНЕВА С НЕКРАСОВЫМ Вернуться

Николай Алексеевич Некрасов

 

Тургенев познакомился с Некрасовым в 1844 году, в литературном кружке Белинского. Ивану Сергеевичу было 26 лет, Николаю Алексеевичу – 23 года.

В своих автобиографических воспоминаниях Некрасов описал эпизод знакомства так: «Сижу дома, работаю. Прибегают от Белинского. Иду туда, впервые встречаю Тургенева, читаю ему "Родину" [Речь идёт об одном из первых «культовых» стихотворных произведений Некрасова – наряду с «Мазаем…» или, например, «Русскими женщинами». – Прим. автора]. Он в восторге: "Я много писал стихов, но так написать не могу, — сказал Тургенев, — мне нравятся и мысли, и стих"».

В кружке Белинского молодые люди сблизились, почувствовав некое духовное родство. Это родство, кстати, стало косвенной причиной случившейся впоследствии серьёзной ссоры Тургенева с Достоевским. Начало нешуточной неприязни к Ивану Сергеевичу со стороны Фёдора Михайловича положило шуточное (как казалось авторам) стихотворение, написанное в 1846 году совместно Тургеневым и Некрасовым:

«Витязь горестной фигуры,

Достоевский, милый пыщ,

На носу литературы

Рдеешь ты, как новый прыщ...»

Ещё сильнее сблизило молодых литераторов сотрудничество в журнале «Современник», в 1847 году выкупленный Некрасовым и Иваном Ивановичем Панаевым у прежнего издателя. Выкупили с намерением создать «площадку» для группы молодых писателей, отстаивавших принципы реализма и демократизма в литературе. Главным «идеологом» журнала ожидаемо стал Виссарион Григорьевич Белинский. «Площадка» удалась, Некрасов и Тургенев входили в её костяк.

И.С. Тургенев, И.И. Панаев, Н.А Некрасов

Шли годы, дружба крепла.

На «ты» литераторы перешли во время ссылки Тургенева в Спасское. Проведя полтора года вдали от столиц, Иван Сергеевич вернулся, наконец, в Петербург, и редакция «Современника» дала обед в честь писателя. На этом обеде, 13 декабря 1853 года, Некрасов прочёл шутливые стихи, в которых «объяснился Тургеневу в любви»:

«Я посягну на неприличность

И несколько похвальных слов

Теперь скажу про эту личность:

Ах, не был он всегда таков!

Он был когда-то много хуже,

Но я упреков не терплю

И в этом боязливом муже

Я всё решительно люблю…»

Слово «люблю», использованное здесь в самом легковесном своём значении, действительно подходило для описания отношений между литераторами в те годы.

14 июля 1855 года Некрасов писал Тургеневу: «Кстати о любви. Для меня лучшее доказательство, что я тебя люблю, заключается в том, что я почти вовсе лишен способности хвалить тебе в глаза твои сочинения и очень наклонен умалять перед тобой их цену в надежде поджечь тебя на что-нибудь лучшее. Это так. Всякий любит по-своему».

Это «взаимное чувство» было в какой-то степени сублимативным. Тургенева с Некрасовым связывали не только общность взглядов и страсть к охоте. Оба были безнадёжно влюблены в замужних женщин: Иван Сергеевич – в Полину Виардо, Николай Алексеевич – в супругу совладельца «Современника» Панаева Авдотью. Доверившись друг другу, они сделались друг для друга своего рода «жилетками для плаканья».

Впрочем, если Тургенев до конца жизни так и остался безответным воздыхателем, то роман Некрасова закончился весьма благополучным (хотя и несколько причудливым) образом.

Авдотья Панаева

Авдотья Панаева считалась одной из самых красивых женщин Петербурга того времени. Кроме того, она была умна и держала литературный салон, который собирался в доме её мужа Ивана Панаева. Мужа Авдотьи, писателя Панаева, характеризовали как повесу и гуляку. Несмотря на это, его жена отличалась порядочностью, и Некрасову пришлось приложить немалые усилия к тому, чтобы привлечь внимание женщины.

В конце концов, барышня ответила Николаю Алексеевичу взаимностью, после чего они стали жить гражданским браком в квартире Панаевых, причём, вместе с законным мужем Авдотьи – Иваном Панаевым.

Несмотря на победу Некрасова на личном фронте, его отношения с Тургеневым не стали менее доверительными.

С 22 сентября по 4 октября ст. ст. 1854 года Некрасов гостил у Тургенева в его родовой усадьбе. Именно тогда они единственный раз за всё время знакомства вместе ходили на охоту. К слову, этой чести – охотиться в компании писателя – удостаивались немногие приятели Ивана Сергеевича. Почему, в таком случае, тот раз был единственным? Некрасову в Спасском более бывать не довелось, а собственное имение, Карабиху, поэт приобрёл в 1861 году, когда отношения между ним и Тургеневым были разорваны.

Впрочем, мы забежали вперёд.

В январе 1860 года, после публикации в журнале «Русский вестник» романа Тургенева «Накануне», штатный сотрудник «Современника» и к этому времени – один из ведущих идеологов журнала Добролюбов написал критическую статью «Когда же придет настоящий день?», в которой, хотя и хвалил произведение, но делал из него выводы, о которых автор и не помышлял, усмотрев в романе «революционные призывы».

Иван Сергеевич, убеждённый, что России необходимы реформы, а не революция, категорически воспротивился публикации и написал Некрасову письмо:

«Убедительно тебя прошу, милый Некрасов, не печатать этой статьи: она кроме неприятностей ничего мне наделать не может, она несправедлива и резка я не буду знать, куда деться, если она напечатается». Некрасов отказался: якобы такой вариант мог принести журналу убытки. Тогда Тургенев ответил: «Выбирай: я или Добролюбов».

Некрасов выбрал Добролюбова.

В марте 1860 года сокращенную статью опубликовали в «Современнике». (По требованию цензоров из нее убрали «революционные призывы».) Однако Тургенев, разобидевшись на Некрасова, всё равно разорвал сотрудничество с журналом и прервал всяческие отношения с другом.

Эту обиду Иван Сергеевич пронёс через всю жизнь.

В начале 1875 года Некрасов тяжело заболел. Врачи обнаружили у него рак кишечника – неизлечимую болезнь, на два последующих года приковавшую поэта к постели.

Узнав, что Некрасов смертельно болен, и что дни его сочтены, Тургенев 25 мая (6 июня) 1877 года навестил умирающего поэта в Петербурге. Это было не прощение – нет. Прощание и примирение.

Николай Алексеевич Некрасов скончался 27 декабря 1877 (8 января 1878) года.

1 (13) января 1878 года Иван Сергеевич пишет из Парижа А.В. Топорову: «С немалым огорчением узнал я о смерти Некрасова…»

В апреле появляется стихотворение в прозе «Последнее свидание»:

«Мы были когда-то короткими, близкими друзьями… Но настал недобрый миг и мы расстались, как враги.

Прошло много лет… И вот, заехав в город, где он жил, я узнал, что он безнадёжно болен и желает видеться со мною.

Я отправился к нему, вошёл в его комнату… Взоры наши встретились.

Я едва узнал его. Боже! что с ним сделал недуг!

Жёлтый, высохший, с лысиной во всю голову, с узкой седой бородой, он сидел в одной, нарочно изрезанной рубахе… Он не мог сносить давление самого легкого платья. Порывисто протянул он мне страшно худую, словно обглоданную руку, усиленно прошептал несколько невнятных слов привет ли то был, упрёк ли, кто знает? Измождённая грудь заколыхалась и на съёженные зрачки загоревшихся глаз скатились две скупые, страдальческие слезинки.

Сердце во мне упало… Я сел на стул возле него и, опустив невольно взоры перед тем ужасом и безобразием, также протянул руку.

Но мне почудилось, что не его рука взялась за мою.

Мне почудилось, что между нами сидит высокая, тихая, белая женщина. Длинный покров облекает её с ног до головы. Никуда не смотрят её глубокие бледные глаза; ничего не говорят её бледные строгие губы…

Эта женщина соединила наши руки… Она навсегда примирила нас.

Да… Смерть нас примирила».

 

Но это – лирика.

А перед тем, 9 (21) января Тургенев пишет Анненкову:

«Да, Некрасов умер… <…> Теперь он стал легендой для молодёжи. Но из этой самой молодёжи выйдет толк только тогда, когда она освободится от этой легенды…».

Ещё через несколько дней 11 (23) января в письме к Полонскому писатель возмущается хвалебными речами па похоронах Некрасова:

«Пускай молодёжь носится с ним (Некрасовым). Оно даже полезно, так как, в конце концов, те струны, которые его поэзия – если только так можно выразиться – заставляет звенеть – струны хорошие. Но когда г. Скабичевский, обращаясь к той же молодёжи, говорит ей, что она права, ставя Некрасова выше Пушкина и Лермонтова – и говорит это «не обинуясь», я с трудом удерживаю негодование».

Прощание, да, но не прощение.