Юлия Петровна ВРЕВСКАЯ Вернуться

Вревская Юлия Петровна (1838 - 1878) – баронесса, урождённая Варпаховская. Друг И.С. Тургенева.

Оставшись вдовой в двадцать лет, Юлия переехала из Владикавказа, где жила со своим мужем-военным, в Петербург. В столице она была приглашена ко двору и получила место фрейлины супруги императора Александра II Марии Александровны.

Однако деятельная натура Юлии Петровны требовала большего, чем придворные обязанности и светская жизнь. Среди её друзей в России были писатели Д.В. Григорович, В.А. Соллогуб, поэт Я.П. Полонский; художники В.В. Верещагин и И.К. Айвазовский. Она много путешествовала по Европе, Кавказу, Ближнему Востоку; завела знакомство с замечательными людьми, в том числе с Виктором Гюго и Ференцем Листом.

Тургенев с просвещённой баронессой познакомился в 1873 году. К этому времени его мучительная привязанность к Полине Виардо длилась тридцать (!) лет – срок, вполне достаточный для осознания бесперспективности этого романа с односторонним движением. К этому времени Тургенев почти безвылазно жил в Европе, тенью следуя за семейством Виардо из одной страны в другую. К этому времени пятидесятипятилетний писатель уже создал и опубликовал бо́льшую часть «титульных» произведений и снискал славу, как в своём отечестве, так и за рубежом.

С одной стороны, жизнь, вроде бы, «удалась», а с другой – по-видимому, Ивана Сергеевича изрядно утомило монотонное прозябание без надежды на перемены, и он придумал себе Отношения. Притом, такие Отношения, которые, будучи лестными для его самооценки, ни к чему бы его не обязывали – обычная практика для многочисленных амурных увлечений писателя. Очарованный тридцатидвухлетней Вревской, Тургенев начал плести вокруг неё кружева флирта.

6 апреля 1874 года он писал ей:

«Мне не нужно распространяться о том чувстве, несколько странном, но искреннем и хорошем, которое я питаю к Вам.  Вы это всё лучше меня знаете».

Летом 1874 года в Спасском Тургенев слёг с «припадком подагры в колене». Узнав об этом, Юлия Петровна приехала к нему и с 19 по 26 июня ухаживала за ним. Заметим: баронесса поступила вопреки принятым нормам приличия, рискуя стать объектом светских сплетен – ведь никого, кроме неё, в Спасском тогда не было! Сразу после её отъезда Тургенев в письме признавался ей:

«…в моей жизни с нынешнего дня одним существом больше, к которому я искренне привязался, дружбой которого я всегда буду дорожить, судьбами которого я всегда буду интересоваться».

А вот что писал Вревской Иван Сергеевич 1 февраля 1875 года, в предвкушении возможной встречи в Карлсбаде:

 «Очень бы мне хотелось провести несколько часов с Вами в Вашей комнате, попивая чай и поглядывая на морозные узоры стекол… нет, что за вздор! – глядя Вам в глаза, которые у Вас очень красивы – и изредка целуя Ваши руки, которые тоже очень красивы, хотя и велики… но я такие люблю»

В письме от 5 октября 1875 года Тургенев в очередной раз позволил себе откровенную провокацию:

«Чувствую, что стареюсь, и нисколько меня это не радует. Напротив. Ужасно хотелось бы перед концом выкинуть какую-нибудь несуразную штуку… Не поможете ли?».

Надо полагать, стареющего «героя-любовника» сложившиеся с Вревской отношения, не предполагающие ни развития, ни ответственности, вполне устраивали. Устраивали ли они молодую женщину? Сложно сказать.

26 января 1877 года Тургенев отправил Юлии Петровне письмо, в котором дал понять, что никаких решительных шагов предпринимать не намерен:

«С тех пор, как я Вас встретил, я полюбил Вас дружески – и в то же время имел неотступное желание обладать Вами; оно было, однако, не настолько необузданно (да и уж не молод я) – чтобы просить Вашей руки – к тому же другие причины препятствовали; а с другой стороны, я знал очень хорошо, что Вы не согласитесь на то, что французы называют une passade (интрижка, франц.). А теперь мне всё ещё пока становится тепло и несколько жутко при мысли: ну, что, если бы она меня прижала бы к своему сердцу не по-братски?».

«Подарочная упаковка» тургеневских «точек над "i"» Вревскую не обманула, она всё поняла верно.

В последний раз Тургенева и Вревскую видели вместе в мае 1877 года на даче Якова Полонского в Павловске. Писатель Константин Ободовский  вспоминал: «Тургенев прибыл не один. С ним вместе приехала дама в костюме сестры милосердия. Необыкновенно симпатичные, чисто русского типа черты лица ее как-то гармонировали с ее костюмом».

Что за маскарад?

12 апреля 1877 года Россия объявила Турции войну, и баронесса Вревская приняла неожиданное для всех решение отправиться на фронт. На деньги, вырученные от продажи имения, Юлия Петровна снарядила санитарный отряд, а сама стала рядовой сестрой милосердия при военно-полевых госпиталях. Ухаживая за больными в Болгарии, она заразилась сыпным тифом и умерла 24 января 1878 года.

Связано ли как-то её решение с нерешительностью Тургенева, так и не дерзнувшего сделать ей предложение? Не нам судить. Мы можем оперировать фактами, а факты таковы.

Практически весь XIX век Российская империя вела боевые действия. Кавказ, Средняя Азия, Австро-Венгерский конфликт, Крымская война… То есть в большей или меньшей степени интенсивные войны и походы шли непрерывно. Но почему-то у Вревской склонность к жертвенности проявила себя «пострижением» в сёстры милосердия лишь с началом русско-турецкой войны весной 1877 года, вскоре после памятного письма Тургенева. Заметим: Юлии Петровне шёл в ту пору сороковой год, и до этого момента женщина вела насыщенную светскую жизнь.

А что Иван Сергеевич?

Узнав о смерти Вревской, он пишет П.В. Анненкову из Парижа 11 февраля 1878 года:

«К несчастью, слух о милой Вревской справедлив. Она получила тот мученический венец, к которому стремилась её душа, жадная жертвы. Её смерть меня глубоко огорчила. Это было прекрасное, неописанно доброе существо. У меня около 10 писем, написанных ею из Болгарии. Я Вам когда-нибудь их покажу. Её жизнь – одна из самых печальных, какие я знаю».

 

Знакомство с Юлией Петровной Вревской и недолгий роман с этой удивительной женщиной стали для Тургенева последним, пожалуй, в его жизни шансом совершить Поступок и взять на себя некие необратимые обязательства, но воспользоваться этим шансом он не нашёл в себе воли.