Николай Алексеевич Некрасов
Тургенев познакомился с Некрасовым в 1844 году, в литературном кружке Белинского. Ивану Сергеевичу было 26 лет, Николаю Алексеевичу – 23 года.
В своих автобиографических воспоминаниях Некрасов описал эпизод знакомства так: «Сижу дома, работаю. Прибегают от Белинского. Иду туда, впервые встречаю Тургенева, читаю ему "Родину" [Речь идёт об одном из первых «культовых» стихотворных произведений Некрасова – наряду с «Мазаем…» или, например, «Русскими женщинами». – Прим. автора]. Он в восторге: "Я много писал стихов, но так написать не могу, — сказал Тургенев, — мне нравятся и мысли, и стих"».
В кружке Белинского молодые люди сблизились, почувствовав некое духовное родство. Это родство, кстати, стало косвенной причиной случившейся впоследствии серьёзной ссоры Тургенева с Достоевским. Начало нешуточной неприязни к Ивану Сергеевичу со стороны Фёдора Михайловича положило шуточное (как казалось авторам) стихотворение, написанное в 1846 году совместно Тургеневым и Некрасовым:
«Витязь горестной фигуры,
Достоевский, милый пыщ,
На носу литературы
Рдеешь ты, как новый прыщ...»
Ещё сильнее сблизило молодых литераторов сотрудничество в журнале «Современник», в 1847 году выкупленный Некрасовым и Иваном Ивановичем Панаевым у прежнего издателя. Выкупили с намерением создать «площадку» для группы молодых писателей, отстаивавших принципы реализма и демократизма в литературе. Главным «идеологом» журнала ожидаемо стал Виссарион Григорьевич Белинский. «Площадка» удалась, Некрасов и Тургенев входили в её костяк.
И.С. Тургенев, И.И. Панаев, Н.А Некрасов |
Шли годы, дружба крепла.
На «ты» литераторы перешли во время ссылки Тургенева в Спасское. Проведя полтора года вдали от столиц, Иван Сергеевич вернулся, наконец, в Петербург, и редакция «Современника» дала обед в честь писателя. На этом обеде, 13 декабря 1853 года, Некрасов прочёл шутливые стихи, в которых «объяснился Тургеневу в любви»:
«Я посягну на неприличность
И несколько похвальных слов
Теперь скажу про эту личность:
Ах, не был он всегда таков!
Он был когда-то много хуже,
Но я упреков не терплю
И в этом боязливом муже
Я всё решительно люблю…»
Слово «люблю», использованное здесь в самом легковесном своём значении, действительно подходило для описания отношений между литераторами в те годы.
14 июля 1855 года Некрасов писал Тургеневу: «Кстати о любви. Для меня лучшее доказательство, что я тебя люблю, заключается в том, что я почти вовсе лишен способности хвалить тебе в глаза твои сочинения и очень наклонен умалять перед тобой их цену в надежде поджечь тебя на что-нибудь лучшее. Это так. Всякий любит по-своему».
Это «взаимное чувство» было в какой-то степени сублимативным. Тургенева с Некрасовым связывали не только общность взглядов и страсть к охоте. Оба были безнадёжно влюблены в замужних женщин: Иван Сергеевич – в Полину Виардо, Николай Алексеевич – в супругу совладельца «Современника» Панаева Авдотью. Доверившись друг другу, они сделались друг для друга своего рода «жилетками для плаканья».
Впрочем, если Тургенев до конца жизни так и остался безответным воздыхателем, то роман Некрасова закончился весьма благополучным (хотя и несколько причудливым) образом.
Авдотья Панаева |
Авдотья Панаева считалась одной из самых красивых женщин Петербурга того времени. Кроме того, она была умна и держала литературный салон, который собирался в доме её мужа Ивана Панаева. Мужа Авдотьи, писателя Панаева, характеризовали как повесу и гуляку. Несмотря на это, его жена отличалась порядочностью, и Некрасову пришлось приложить немалые усилия к тому, чтобы привлечь внимание женщины.
В конце концов, барышня ответила Николаю Алексеевичу взаимностью, после чего они стали жить гражданским браком в квартире Панаевых, причём, вместе с законным мужем Авдотьи – Иваном Панаевым.
Несмотря на победу Некрасова на личном фронте, его отношения с Тургеневым не стали менее доверительными.
С 22 сентября по 4 октября ст. ст. 1854 года Некрасов гостил у Тургенева в его родовой усадьбе. Именно тогда они единственный раз за всё время знакомства вместе ходили на охоту. К слову, этой чести – охотиться в компании писателя – удостаивались немногие приятели Ивана Сергеевича. Почему, в таком случае, тот раз был единственным? Некрасову в Спасском более бывать не довелось, а собственное имение, Карабиху, поэт приобрёл в 1861 году, когда отношения между ним и Тургеневым были разорваны.
Впрочем, мы забежали вперёд.
В январе 1860 года, после публикации в журнале «Русский вестник» романа Тургенева «Накануне», штатный сотрудник «Современника» и к этому времени – один из ведущих идеологов журнала Добролюбов написал критическую статью «Когда же придет настоящий день?», в которой, хотя и хвалил произведение, но делал из него выводы, о которых автор и не помышлял, усмотрев в романе «революционные призывы».
Иван Сергеевич, убеждённый, что России необходимы реформы, а не революция, категорически воспротивился публикации и написал Некрасову письмо:
«Убедительно тебя прошу, милый Некрасов, не печатать этой статьи: она кроме неприятностей ничего мне наделать не может, она несправедлива и резка – я не буду знать, куда деться, если она напечатается». Некрасов отказался: якобы такой вариант мог принести журналу убытки. Тогда Тургенев ответил: «Выбирай: я или Добролюбов».
Некрасов выбрал Добролюбова.
В марте 1860 года сокращенную статью опубликовали в «Современнике». (По требованию цензоров из нее убрали «революционные призывы».) Однако Тургенев, разобидевшись на Некрасова, всё равно разорвал сотрудничество с журналом и прервал всяческие отношения с другом.
Эту обиду Иван Сергеевич пронёс через всю жизнь.
В начале 1875 года Некрасов тяжело заболел. Врачи обнаружили у него рак кишечника – неизлечимую болезнь, на два последующих года приковавшую поэта к постели.
Узнав, что Некрасов смертельно болен, и что дни его сочтены, Тургенев 25 мая (6 июня) 1877 года навестил умирающего поэта в Петербурге. Это было не прощение – нет. Прощание и примирение.
Николай Алексеевич Некрасов скончался 27 декабря 1877 (8 января 1878) года.
1 (13) января 1878 года Иван Сергеевич пишет из Парижа А.В. Топорову: «С немалым огорчением узнал я о смерти Некрасова…»
В апреле появляется стихотворение в прозе «Последнее свидание»:
«Мы были когда-то короткими, близкими друзьями… Но настал недобрый миг – и мы расстались, как враги.
Прошло много лет… И вот, заехав в город, где он жил, я узнал, что он безнадёжно болен – и желает видеться со мною.
Я отправился к нему, вошёл в его комнату… Взоры наши встретились.
Я едва узнал его. Боже! что с ним сделал недуг!
Жёлтый, высохший, с лысиной во всю голову, с узкой седой бородой, он сидел в одной, нарочно изрезанной рубахе… Он не мог сносить давление самого легкого платья. Порывисто протянул он мне страшно худую, словно обглоданную руку, усиленно прошептал несколько невнятных слов – привет ли то был, упрёк ли, кто знает? Измождённая грудь заколыхалась – и на съёженные зрачки загоревшихся глаз скатились две скупые, страдальческие слезинки.
Сердце во мне упало… Я сел на стул возле него – и, опустив невольно взоры перед тем ужасом и безобразием, также протянул руку.
Но мне почудилось, что не его рука взялась за мою.
Мне почудилось, что между нами сидит высокая, тихая, белая женщина. Длинный покров облекает её с ног до головы. Никуда не смотрят её глубокие бледные глаза; ничего не говорят её бледные строгие губы…
Эта женщина соединила наши руки… Она навсегда примирила нас.
Да… Смерть нас примирила».
Но это – лирика.
А перед тем, 9 (21) января Тургенев пишет Анненкову:
«Да, Некрасов умер… <…> Теперь он стал легендой для молодёжи. Но из этой самой молодёжи выйдет толк только тогда, когда она освободится от этой легенды…».
Ещё через несколько дней 11 (23) января в письме к Полонскому писатель возмущается хвалебными речами па похоронах Некрасова:
«Пускай молодёжь носится с ним (Некрасовым). Оно даже полезно, так как, в конце концов, те струны, которые его поэзия – если только так можно выразиться – заставляет звенеть – струны хорошие. Но когда г. Скабичевский, обращаясь к той же молодёжи, говорит ей, что она права, ставя Некрасова выше Пушкина и Лермонтова – и говорит это «не обинуясь», я с трудом удерживаю негодование».
Прощание, да, но не прощение.