Василий Петрович БОТКИН (1812-1869) – русский очеркист, литературный критик, переводчик. Вместе с Дружининым и Анненковым развивал чисто эстетический подход к оценке художественных произведений.
Старший брат известного врача Сергея Петровича Боткина, именем которого названа одна из орловских больниц.
И – один из самых близких друзей Тургенева на протяжении всей жизни.
О том, насколько близких, можно судить из приведённого ниже фрагмента письма Боткину, отправленного из Спасского 17 (29) мая 1856 года:
«Я начал было одну главу следующими (столь новыми) словами: "В один прекрасный день", потом вымарал "прекрасный" – потом вымарал "один" – потом вымарал всё и написал крупными буквами: ё***а мать! да на том и покончил. Но я думаю, "Русский вестник" этим не удовлетворится».
«Русский вестник», в итоге, остался без обещанной ему повести «Призраки» (она была завершена лишь в 1863 году и опубликована в начале 1864-го в журнале «Эпоха», издаваемом братьями Достоевскими), но нам в данном случае важна не эта история, а степень доверительности отношений между друзьями.
Тургенев вёл обширнейшую переписку; с некоторыми из респондентов – на протяжении десятилетий. С кем-то он был более откровенен и открыт, с кем-то – менее. С одними людьми охотно делился мыслями, с другими – эмоциями и переживаниями. Но неизменно, почти во всех посланиях Ивана Сергеевича (за исключением, разве что, сугубо деловой переписки) явственно присутствует желание нравиться, желание быть любимым. Речь идёт вовсе не о хвастовстве или приукрашивании себя, а о культивировании в глазах «читателя письма» имиджа человека интеллигентного, чувственного, ранимого, возвышенного; этакого рафинированного эстета.
Дальше – самое интересное. Безусловно, Тургенев таковым и являлся, в полной мере обладая всеми вышеперечисленными свойствами натуры. НО! Этими свойствами натура писателя не исчерпывалась; иные её (натуры) проявления таились за пределами очерченных самим Иваном Сергеевичем границ имиджа. Явить эти проявления свету означало бы дать повод подвергнуть имидж сомнению.
Использование табуированной лексики – тому пример.
И тот факт, что утончённый литератор позволил себе в письме к Боткину без явной к тому необходимости использовать матерное словцо, свидетельствует о бесконечном доверии к другу; об убеждённости в том, что тот любит его, Тургенева, в «полном объёме» – таким, каков он есть в действительности.
И ещё о степени доверия Тургенева Боткину.
Когда в марте 1852 года статья Ивана Сергеевича на смерть Гоголя была запрещена цензурой к публикации в «Петербургских ведомостях», писатель обратился с просьбой похлопотать о появлении её в «Московских ведомостях» именно к Василию Петровичу.
Тургенев познакомился с Боткиным в 1842 году. К этому времени Иван Сергеевич завершил свою европейскую образовательную эпопею и по возвращении из «заграниц» в Россию пытался устроиться преподавателем философии в университете – вначале московском, затем – петербургском.
В это же время его всё более привлекает литературная деятельность. Он посещает литературные кружки и салоны: знакомится с Гоголем, Аксаковым, Хомяковым, Герценом, печатает небольшие стихотворения в «Отечественных Записках».
Сын богатого московского чаеторговца Боткин к моменту знакомства с Тургеневым представлял собою человека с большим жизненным опытом и с достаточно чёткими общественными и литературными воззрениями. Участие в коммерческих операциях торговой фирмы отца не мешало Василию Петровичу философствовать в кружке Станкевича и шумной жизни в герценовском кружке. Он был дружен с Белинским, Огарёвым, Бакуниным и Грановскоим.
Разносторонне образованный человек, страстный театрал, тонкий ценитель поэзии, живописи и музыки, критически относящийся к современному «азиатскому» общественному порядку, поклонник буржуазной Европы, – таков был Боткин в годы сближения с Тургеневым.
Известный литературный критик и историк литературы Евгений Андреевич Соловьёв в своей книге «И. С. Тургенев. Его жизнь и литературная деятельность» дал Василию Петровичу весьма яркую и компактную характеристику:
«Боткин всю жизнь провёл, кочуя по заграничным курортам, и бывал в России преимущественно наездами. Горячих интересов в его жизни не было, и одна невысокая страсть владела им – страсть к гастрономии. <…> В общем, это умный, европейски образованный эпикуреец, равнодушный ко всему гражданскому, и тонкий ценитель художественных произведений, особенно живописи».
Яркий пример: «Записки охотника» привели в Боткина в восторг не либеральным гуманизмом, ценимым Некрасовым и Белинским, а виртуозностью «исполнения». «Какая прелесть "Записки охотника"! Какой артист Тургенев! – писал Боткин П. В. Анненкову 12 октября 1847 года – Я читал их с таким же наслаждением, с каким бывало рассматривал золотые работы Челлини».
Или вот: отзыв Боткина о романе «Накануне», высказанный в его письме Фету 20 марта 1860 года: «"Накануне" я прочел с наслаждением. Я не знаю, есть ли в какой повести Тургенева столько поэтических подробностей, сколько их рассыпано в этой. Словно он сам чувствовал небрежность основных линий здания и чтобы скрыть эту небрежность, а может быть и неопределенность фундаментальных линий, он обогатил их превосходнейшими деталями, как иногда делали строители готических церквей. Для меня эти поэтические, истинно художественные подробности заставляют забывать о неясности целого».
Словом, близкие по духу, по отношению к жизни, вращавшиеся в одних кругах, молодые люди сошлись и подружились.
В 1845 году они вместе путешествовали заграницей. В 1850 году Боткин признался Анненкову, что ждет свидания с Тургеневым, как с любимой женщиной.
Василий Петрович стал одним из немногих референтов, чьему мнению о своих произведениях Тургенев придавал значение; кому он давал читать черновые рукописи; с кем делился своими творческими замыслами.
Случались, впрочем, и размолвки, вызванные, как правило, взаимной усталостью друг от друга.
Совместная жизнь в Риме в 1857-58 гг. выявила нестыковки в повестке их отношений. Боткин навсегда сохранил впечатление от Тургенева, как от «легкомысленного мальчика» с сединой. А Иван Сергеевич писал о своем приятеле Анненкову: «В его характере есть какая-то старческая раздражительность – эпикуреец в нём то и дело пищит и киснет; очень уж он заразился художеством».
С середины 1860-х годов Боткин окончательно отвернулся от общественно-политической жизни России и с головой ушёл в мир эстетических и философских созерцаний, а гурманство возвёл в культ. По поводу последнего Тургенев как-то ядовито заметил: «Когда Боткин умрёт, в гроб его надо будет положить с трюфелем во рту».
Всё это несколько охладило отношения Тургенева и Боткина, отдалило их друг от друга. Случались довольно длительные периоды, когда личному общению они предпочитали переписку. И всё же – до самой смерти Василия Петровича Боткина 10 октября 1869 года – отношения между лучшими когда-то друзьями оставались тёплыми и доверительными.
22 октября (3 ноября) 1869 года Тургенев писал из Баден-Бадена А.М. Жемчужникову: «Да, батюшка, В. П. Боткин приказал долго жить. Эта смерть потому особенно нелогична — что не было человека, который бы лучше умел наслаждаться жизнию. С другой стороны, так как все члены уже отказались ему служить, окончательное разрушение, пожалуй, логично — и во всяком случае для него было освобождением. Человек был замечательный: несмотря на многие недостатки — русский тип».